600 слов требуемого ангста. Автор плакает в сторонке.
Капельницы, белые потолки и стены и провода, опутавшие Каваллоне, словно паутина. Белое здесь все - только вот смотрится отчего-то все равно мрачнее некуда: Дино, подстать всему в палате, лежит совсем бледный, кажется, по его лицу струится пот, а одеяло на его боку около сердца уже залито кровью, и медсестра унеслась за новым, оставив Хибари в абсолютном одиночестве, прерываемом резким писком прибора на тумбочке. Кея медленно отходит от двери, почти не обращая внимания на перевязанное плечо, разодранное почти до кости. Какая к черту боль в каком-то плече, когда твое травоядное вот здесь вот - прямо перед тобой, рядом с тобой, как будто зовет тебя - но ты ничего, совсем ничего не можешь сделать. Он умирает. Об этом, кажется, еще не подумал только ленивый - а зачастую по лицам врачей можно понять состояние пациента.
Хибари мелкими замирающими шагами приближается к кровати, протягивая не раненную почти руку, и спотыкаясь на ровном месте, падает на одно колено, замирает прямо у руки мечущегося по кровати Дино. У Кеи на лице нет эмоций от слова "абсолютно". И только Каваллоне мог бы сейчас понять, что Хибари и не знает, что сейчас чувствует. Раньше было проще. Раньше не нужно было беспокоиться о ком-то, кроме себя. Раньше можно было забиться в уединенное место и зализывать раны, подобно волку-одиночке. А появился... этот. Да каждая царапина этого придурка проявляется на сердце самого Кеи!
Вот только он не успеет уже сказать это Каваллоне. Потому что видит, как опускаются его пульс и давление. Потому что видит, что у него уже нет сил хотя бы поднять руку. Но Хибари забывает вдохнуть, когда Каваллоне чуть приоткрывает глаза и почти невидящим взглядом блуждает по палате. Безразличным взглядом.
- Т-травоядное?.. - хрипло запинается Кея, чуть наклоняясь к Дино. Тот почти не реагирует, лишь прибор высоко пищит, и линия подскакивает выше остальных. У Каваллоне, кажется дернулись пальцы, да вот только сейчас у него даже глаза открытыми держать нет сил. Хибари видит, как в его глазах появляется осмысленность, и он ищет Кею, но не может повернуть голову, еле слышно выдыхает и закрывает глаза. Через пару мгновений он что-то шепчет, почти беззвучно двигая губами, и мужчина жадно пытается уловить хоть что-то, но не может ничего разобрать. Линия на приборе почти прямая, лишь изредка видны небольшие скачки. Совсем маленькие. Совсем ненадежные.
- Ди... Дино, - прокашливает Кея и вновь зовет Десятого Каваллоне. Бесполезно. Он не реагирует. Хибари судорожно стискивает руку мужчины, вцепляется пальцами, оставляя синяки, - Очнись, придурок, немедленно очнись, я запрещаю тебе умирать, слышишь? Запрещаю.
- Он не слышит, - тихо отвечают за его спиной, и в слепом бешенстве Кея оборачивается, ища глазами доктора. - Уйдите, пожалуйста, в свою палату. Мы будем делать все, что в наших силах.
Хибари поднимается, дотрагиваясь до влажного лица Каваллоне на последок, и выходит в коридор, вставая к стене, пристально смотрит на дверь с яркой табличкой "Операционная".
Он бы сейчас закурил, да только он не курит. И сигарет нет. Кажется, у него чуть дрожат пальцы раненой руку, но Хибари лишь небрежно дергает ей, и бинт пропитывается кровью насквозь, пока она не начинает стекать по рубашке и капать на пол. Медсестра неподалеку дергается к нему, но он озлобленно смотрит на нее, и она лишь замирает в паре метров от него, стискивая свежие бинты.
А Кея все смотрит на эту дурацкую табличку и ждет. Но внезапно в груди становится слишком тяжело, снаружи слишком душно и на сердце что-то нестерпимо давит почти до невидимых слез.
Он не смотрит на выходящего из палаты доктора, он не смотрит на капли крови на его халате, не смотрит в погрустневшие глаза, не замечает трясущихся рук. Он все понимает, когда видит пшеничные волосы, рассыпавшиеся по подушке, и закрытые глаза.
Ему больше нечего защищать.